Книга из человеческой кожи [HL] - Мишель Ловрик

— Сюда. — Монахиня слегка подтолкнула меня к первой слева двери. — Вот здесь вы теперь будете жить, сестра Констанция.

Я вошла в свой дворик сквозь низенькие двустворчатые деревянные двери, обе половинки которых были вытесаны целиком из мореного дуба цвета топленого масла. Над притолокой было начертано имя прежней обитательницы, Марии Доминги Сомокурсио.

— Что случилось с сестрой Домингой?

— Она пребывает вместе с нашим Отцом и Супругом, — ответила монахиня. — Черная оспа. Она боялась уколов и отказалась от прививки. Ее родители распорядились продать келью, а на вырученные средства заказать мессы за упокой ее души. Теперь ваш брат выкупил ее для вас.

Мой вымощенный булыжником дворик был выкрашен в ярко-синий цвет. Вдоль стен тянулись три длинные каменные скамьи, а в центре раскинулась небольшая цветочная клумба. Слева находилась кухня, а прямо впереди открывался вход в мою спальню, по обе стороны которого в горшках пенилась герань. «Как же мне повезло, — подумала я, — что теперь у меня есть собственный, такой красивый дворик». Впоследствии я узнала, что все принесшие обет монахини могли похвастаться личными садами, причем некоторые были намного роскошнее моего.

Дворик казался украшенным отнюдь не символами христианства; в нем явно преобладали традиции Востока: изящная арка над дверью, неглубокие ниши и скамьи из золотистого камня, впитывающего солнечный свет.

Вслед за velo blanco я вошла в большую, просторную комнату. Ее терракотовый пол выскоблили, подготавливая для шелкового ковра из моего приданого. Под куполообразным потолком с тщательно проработанным архитравом кремового цвета в стенах были проделаны небольшие оконца и альковы. А посреди комнаты стояла невысокая чернокожая девчушка, которая приветствовала меня реверансом.

— Как тебя зовут? — спросила я.

— Жозефа, — ответила она и вновь присела в реверансе. — Я — ваша рабыня, повариха и служанка.

— У вас она всего одна, — снисходительно заметила velo blanco. — У большинства принесших обет монахинь — не меньше трех. А у Маргариты, аптекарши, их целых двенадцать!

Жозефа упрямо возразила:

— Я могу делать всего-всего понемногу для своей госпожи.

— В таком случае покажи ей новое жилье, — распорядилась velo blanco. Сложив мои пожитки на оттоманку, дежурная монахиня удалилась.

Жозефа не мигая уставилась на меня.

— Итак, — провозгласила она, — это ваш новый дом. Здесь есть это, это и вот это. — Она по очереди показала на камин, дымовую трубу и кровать с нарочитой официальностью.

Но потом, когда шаги velo blanco замерли вдали, лицо Жозефы расплылось в радостной улыбке. Уперев руки в бока, она сообщила:

— Другие слуги говорят. Они говорят, вы будете хорошей госпожой. В этом случае я буду хорошей служанкой, а быть может, понемножку полюблю вас. Думаю, это вполне возможно.

— Очень надеюсь на это, — улыбнулась я. — Ты мне уже успела понравиться.

— Вот и славно, — откликнулась Жозефа. — Вы выглядите ничего-ничего. Я складывать ваши вещи в порядок.

В моей новой hornacina уже стояла неприятная статуэтка святой Розы. Ее глаза на изможденном и изрезанном морщинами красном лице с отвращением глядели на свое роскошное новое обиталище, словно говоря: «Я живу ради мира, который выше этого».

— Уродливая корова, вот она кто, — непочтительно заметила Жозефа.

— И зловещая к тому же, — согласилась я. Моя рабыня взвизгнула от восторга.

Под святой Розой разместился шкафчик для свечей, уже набитый всеми необходимыми принадлежностями. Мой дневник окажется в полной безопасности за этой стеной воска. Напротив расположился большой встроенный шкаф с четырьмя дверцами и двумя глубокими полками. Его вместительность привела меня в изумление — это сколько же вещей должно быть у монахини, чтобы заполнить все это пространство? За занавесками у противоположной стены я обнаружила свою кровать. Как и в кельях послушниц, она стояла в арочном алькове, дабы защитить меня от дрожи земной. Над изголовьем висел простой деревянный крест. Здесь было много свободного места, и я решила, что его вполне хватит для моего стола и кресла. Оттоманка была сплошь обложена подушечками. В большую кухню можно было попасть как из моей спальни, так и со двора. В огромной печи жарко пылал огонь, и Жозефа уже помешивала на ней какое-то ароматное блюдо.

— Пахнет хорошо, да? — поинтересовалась она.

Я кивнула.

— А где будешь спать ты?

Она показала на соломенный тюфяк рядом с печью.

— Жарко-жарко, как Африка.

Я положительно могла заблудиться в своих новых апартаментах. Это была даже не келья, а скорее миниатюрный деревенский дом. Заметив дверь рядом с hornacina, я просунула туда голову и обнаружила еще одну комнату, почти такую большую, как моя гостиная-спальня.

Я окликнула Жозефу:

— А для чего эта комната?

— Для чего хотите, мадам, — был ответ.

И перед моим внутренним взором сразу же возник образ Санто, работающего здесь за письменным столом, поднимающего на меня глаза и улыбающегося, а потом и протягивающего мне руку.

Солнечный свет струился со двора и сквозь зарешеченное высокое окно, выходившее на бесчисленные маленькие улочки. Стекол в нем не было, одни лишь деревянные жалюзи.

Значит, вот какое оно, мое новое королевство и клетка. Тем не менее клетка эта выглядела огромной, как целый мир, и полной приятных возможностей.

В ней даже была целая комната «для чего хотите».

Доктор Санто Альдобрандини

Я воображал, как Марчелла смотрит поверх стен монастыря Святой Каталины на увенчанные снежными шапками горные вершины. Я чувствовал, как она дрожит в разреженном воздухе высокогорья Анд. Она дала обет обвенчаться с этими стенами, пообещала, что более никогда не покинет этих мест. И такое обещание не нарушит даже ее смерть, ибо я знал, что монахинь хоронят на внутреннем кладбище монастыря.

Меня постоянно преследовал один и тот же образ: Марчелла, с обручальным кольцом Господа на тоненьком пальчике, сидит в каменной клетке высоко в небесах и смотрит оттуда на Новый Свет.

Думает ли она обо мне? О кольце, которое я не подарил ей перед тем, как она уехала?

С кем она общается? Не наложили ли монахини на нее суровое покаяние? Не станут ли они ненавидеть чужестранку и презирать из-за физических увечий?

А слуги? Быть может, беспокойство Джанни на этот счет было вполне оправданным. С чего бы это слугам в Арекипе любить Марчеллу? Слуги отравили намного больше своих хозяев и хозяек, чем об этом знают люди, далекие от медицинской профессии. Я видел, как тучные дамы благородного происхождения превращались в живые скелеты из-за того, что в пищу им регулярно добавляли небольшие дозы мышьяка, или же от них быстро избавлялись с помощью аконита.

Испанская мадам выразила восхищение моими успехами в овладении ее родным языком. Уже не было такой части тела, которую я не мог бы назвать по-испански, не существовало сыпи или пятнышка, для которых я затруднился бы подобрать соответствующий испанский термин. Но вот доведется ли мне когда-нибудь воспользоваться своими знаниями?

Марчелла — или сестра Констанция, как сообщил мне Джанни, — обвенчалась с Господом. Согласится ли она на двоебрачие?

Марчелла Фазан

Поначалу каждодневное существование принявшей постриг монахини мало чем отличалось от моей жизни в новициате. Нас будили звуками деревянной колотушки около пяти часов утра, и мы поспешно собирались вокруг центрального фонтана на площади Зокодобер, перебирая неизменные четки. Мы соблюдали канонические утренние часы и присутствовали на главной мессе. После этого мы расходились по своим комнатам, чтобы отдохнуть и читать псалмы, отсчитывая годовщины важных святых, а также поминая по псалтырю недавно умерших сестер. В половине двенадцатого мы обыкновенно обедали в трапезной, после чего вновь возвращались в свои кельи.

После обеда мы возвращались в алтарную часть храма на visperas,[149] совместное хоровое пение и молчаливое вознесение молитв по четкам. Остаток дня проходил в попеременном молении, чтении Библии и жизнеописаний святых. Отчасти пеоны оказались правы. Мы должны были молиться за души наших родных и близких, спасая их от нескончаемых мучений в чистилище. Я бормотала свои молитвы вслух, потому что о vicaria говорили, будто она рыщет по улицам, подслушивая под нашими окнами.

В своих молитвах я ни разу не вспомнила о Мингуилло. Пьеро — да; все свои молитвенные часы я посвящала ему. Я часто молилась о спасении душ Джанни, Анны, даже матери и своих племянниц. Не забывала я и о своем обещании возносить нужные молитвы за пеонов, особенно Арсе.